Шаг к звездам [= Вспышка] - Андрей Ливадный

Бессильно отпустив оружие, Ричардсон, поморщившись от боли, посмотрел на наручные часы. Цифры в крохотном окошке указывали, что с того момента, как колонну обстреляла артиллерия, прошло всего лишь тридцать минут.

Полчаса он сидел, совершенно опустошенный, необратимо изменившийся внутри, вся прошлая жизнь казалась сном, словно между двумя отрезками бытия пролегла неодолимая пропасть.

Его терзали жажда и боль, но сил пошевелиться уже не было.

Капрал тем временем обошел весь периметр обширного помещения, осторожно выглядывая в проломы. Закончив осмотр прилегающей к зданию местности, он что-то тихо сказал троим бойцам и, отыскав взглядом Ричардсона, направился к нему.

Присев рядом, он устало сообщил:

— Сзади разбитые позиции. Похоже, иракцы покинули их еще до окончания артобстрела. С твоим грузовиком все нормально. Лежит на обочине. Да, кстати, моя фамилия Дуглас. Майкл Дуглас.

Герберт кивнул и судорожно сглотнул. После рывка через барханы его почему-то уже не так остро заботила сохранность груза и важность возложенной на него миссии, которая в сложившейся ситуации была явно невыполнима.

— Что с ногой? — хрипло спросил Дуглас, обратив внимание на кровь.

— Не знаю. — Герберт болезненно поморщился. — Зацепило.

— Давай посмотрю. — Капрал уже опустился на колени, одной рукой вытаскивая десантный нож, а другой доставая индивидуальный перевязочный пакет.

Лейтенант счел за благо отвернуться. Он лишь услышал звук вспарываемой ткани да почувствовал вспышку жгучей боли, от которой хотелось заорать во все горло.

Стиснув зубы, он издал долгий мучительный стон.

— Ничего страшного, лейтенант, — успокоил его Дуглас, накладывая жгут. — Пуля прошла вскользь, считай, что просто сильно порезался. — Несмотря на это оптимистичное заявление, капрал, мельком взглянув на землисто-серое лицо Герберта, достал шприц-тюбик и сделал ему противошоковую инъекцию. — Все, можешь понемногу двигаться, — заключил он, перевязав рану.

Минут через пять Ричардсон ощутил ненормальный, лихорадочный прилив сил. Боль исчезла, лишь тугая повязка на ноге сковывала движения.

Вокруг воцарилась относительная тишина. Дуглас со своими бойцами перешел в соседнее помещение, оставив лейтенанта контролировать полузасыпанный вход в здание. Некоторое время он сидел, вслушиваясь в тихий шелест песка, секущего по стенам постройки, да заунывный вой ветра, заплутавшего меж осевшими плитами разрушенного перекрытия, пока до слуха не долетел еще один звук: ему показалось, что он слышит детский плач.

Тихое всхлипывание исходило откуда-то снизу, и Герберт сразу же подумал про подвал дома, куда Дуглас на его глазах метнул гранату.

Скрипнув зубами, он привстал и, припадая на раненую ногу, доковылял до квадратного проема, откуда уже перестал сочиться едкий дым.

Подвал был неглубоким — всего метра два, не больше. Вниз вела посеченная осколками, опасно накренившаяся лестница, но всхлипывание и стоны уже не грезились, они стали явственными, отчетливыми, и лейтенант лег на пол, осторожно нащупывая здоровой ногой первую ступеньку.

Обливаясь холодным потом, Герберт все же умудрился спуститься вниз. Густой сумрак сразу же обволок его со всех сторон, лишь вдалеке у задней стены подвала сквозь маленькое окошко пробивался рассеянный свет. Прихрамывая и спотыкаясь, лейтенант пошел туда, прислушиваясь к внезапно наступившей тишине.

Неужели ему почудилось?

Добравшись до задней стены подвала, он остановился, озираясь вокруг. В тусклом свете, проникающем через узкое прямоугольное окошко, он увидел опрокинутую треногу крупнокалиберного пулемета, щедрую россыпь гильз на полу и чуть дальше у выщербленной осколками стены — лежащие вповалку тела.

Их было пять или шесть — жуткое кровавое нагромождение изрубленной гранатными осколками плоти. Ричардсон в немом оцепенении смотрел на эту страшную картину, медленно осознавая, что перед ним не трупы врагов. Тело иракского бойца, облаченное в знакомую песчано-желтую камуфляжную форму, валялось поодаль, подле импровизированной амбразуры и опрокинутого пулемета, а здесь, в углу подвального помещения, собрались те, кого коалиционные силы пришли защитить от агрессии…

Это были жители Кувейта, семья, владевшая скромным придорожным комплексом. Похолодевший взгляд Герберта различал все больше подробностей, и от этого хотелось рухнуть на колени, закричать, потому что стоять, глядя на выразительные позы мужчины и двух женщин, которые в последний миг перед взрывом пытались закрыть своих детей, было попросту невыносимо…

«Что же ты наделал, капрал…» — в отчаянии подумал Герберт.

В этот миг он снова услышал сдавленный всхлип.

Рухнув на колени, позабыв о боли, лейтенант лихорадочно отвалил в сторону мешковатое тело сорокалетнего мужчины, с ужасом приподнял невесомый трупик пятилетней девочки… и вдруг увидел, что из-под кровавого нагромождения тел на него смотрят полные слез глаза.

Таким лейтенанту Ричардсону запомнилось лицо войны, которое на всю оставшуюся жизнь вобрало в себя перекошенные черты двенадцатилетнего подростка, до дрожи похожего на своего мертвого отца…

Такое не увидишь с экранов телевизоров, это не может пригрезиться в самом тяжком кошмарном сне, пока не столкнешься с чем-то подобным воочию.

Герберт плохо помнил, как вытаскивал раненого ребенка из-под окровавленных тел, как поднимался с ним по шаткой лестнице и после, прижимая к себе дрожащее тело, орал на капрала Дугласа.

Сознание окончательно надломилось, не выдержав непомерного груза выпавших на его долю испытаний. Отчетливо запомнилось лишь одно: когда к вечеру на их позицию вышла прочесывающая окрестности мобильная разведгруппа британского спецназа, подросток, до этого находившийся в состоянии шока, вдруг пришел в себя.

Его дрожащее тело, инстинктивно прижимавшееся к Герберту, вдруг напряглось, в покрасневших от слез глазах появился жуткий, ненавидящий блеск, он оттолкнул лейтенанта, отполз на несколько метров и вдруг начал что-то кричать на непонятном языке.

Двое британских солдат подошли к нему, и пока один крепко прижимал подростка к полу, второй сделал ему инъекцию.

Тело мальчишки несколько раз выгнулось, и он внезапно затих.

Один из британцев, спускавшийся в подвал, вернулся оттуда с пачкой испятнанных кровью документов.

Герберта и спасенного им подростка уже погрузили на носилки и несли к армейскому джипу, когда лейтенант заметил, что офицер, которому передали найденные бумаги, внимательно изучает их.

— Подождите… — попросил Ричардсон.

Жестом подозвав к себе командира группы спецназа, он спросил:

— Вы знаете арабский язык, капитан?

Тот кивнул.

— Здесь есть документы мальчика?

— Есть. Его зовут Алим. Алим Месхер. Вы не ошиблись, лейтенант, в подвале погибли местные жители, прятавшиеся от артобстрела.

Ричардсон на секунду прикрыл глаза.

— Вы можете перевести, что кричал мальчик?

Капитан внимательно посмотрел на бледное лицо Герберта и спросил:

— Вы уверены, что хотите это знать?

— Да.

— Он кричал, что ненавидит вас. Еще он клялся отомстить всем американцам.

— Но это ошибка. Чудовищная ошибка.

— Он не понимает этого, лейтенант. И боюсь, не поймет никогда.

— Теперь он останется сиротой? Вы можете записать мне его данные, чтобы позже я мог разыскать Алима?

— Это ни к чему. Он будет переправлен в наш госпиталь, а затем, если не отыщутся родственники, британское правительство возьмет на себя заботу о его воспитании. Время лечит душевные раны, а хорошее образование способно сгладить ненависть.

— Хорошо, если так, капитан.

Офицер кивнул Герберту, мельком взглянул на соседние носилки и жестом приказал своим бойцам — несите.

Через два месяца лейтенант Ричардсон выписался из госпиталя и одновременно подал рапорт об увольнении с воинской службы. Памятуя о словах британского офицера, он все же попытался разыскать мальчика, но, наткнувшись на глухое, неприязненное непонимание со стороны британских эмиграционных служб, в конечном итоге оставил тщетные попытки выяснить его дальнейшую судьбу.

Глава 2

Россия. Начало двадцать первого века…

Шел две тысячи первый год.

Было девять часов вечера, когда «BMW» с питерскими номерами остановилась у подъезда пятиэтажного кирпичного дома, возвышающегося на окраине провинциального областного центра.

Справа от машины виднелась старая, заросшая травой спортивная площадка, зажатая между зданиями двух городских СПТУ. За нею, в свете уличных фонарей, поблескивало лужами уводящее за город шоссе, слева, за трубами теплотрассы, темнел пустырь, плавно переходящий во вспаханные поля.